Ефрейтор Икс [СИ] - Сергей Лексутов

И вот это коснулось Павла. Выходя из спортзала, он подумал, что надо сходить к ректору, он поймет.

Павел знал, что ректор любил поработать в своем кабинете допоздна, а потому направился прямиком в Университет. По пустынным коридорам привидениями слонялись неприкаянные вечерники. В приемной секретарши не было, а потому Павел беспрепятственно прошел в кабинет. В кабинете ректора горела только старая, довоенного образца, настольная лампа, с зеленым абажуром. И были покой и тишина, какие бывают только черным предзимьем, и только в таких вот старых, надежных, респектабельных Университетах.

— Проходите, садитесь, — приветливо проговорил ректор, поднимая взгляд от кипы бумаг, которые он читал.

Павел подумал, что это чья-то диссертация. Подойдя к огромному старинному столу, он опустился в скрипучее, тоже старое кресло.

— А, Паша!.. — со стариковской простотой воскликнул ректор. — Здравствуй, здравствуй… Что случилось?

Ректор читал у них курс лекций по истории Партии. Павел точно знал, что после двух лекций, ректор уже знал по имени большинство студентов с потока. Так что, зря некоторые первокурсники начинают здороваться с преподавателями, которые у них читают лекции, за месяц до первой сессии. Любой преподаватель после первой же лекции знает своих студентов в лицо, после второй по фамилиям, а после третьей уже и по именам.

Сидя в низком кресле, страдая от неудобной, слишком низкой посадки, когда колени задраны чуть ли не до ушей, Павел сбивчиво рассказал об инциденте в спортзале.

Ректор внимательно слушал, не перебивая. Когда Павел закончил, спросил:

— Как я понял, ты желаешь заниматься культуризмом?

— Не культуризмом, а атлетизмом, — чувствуя, что краснеет, промолвил Павел.

— А почему бы тебе не заняться легальным видом спорта?

— Но ведь атлетизм никто не запрещал! — с отчаянием воскликнул Павел.

— Ну, что ты волнуешься? — укоризненно промолвил ректор. — Дело тут, понимаешь, сложное… — он помедлил, видимо раздумывая, как подоходчивее объяснить студенту то, что для него было ясно, как божий день. — Так называемый культуризм давно перестал быть просто видом спорта, он стал идейным оружием наших врагов. С его помощью определенные круги Запада стремятся развратить, разложить некоторую часть нашей молодежи. Поклонение этому пресловутому культу тела отвлекает нашу молодежь от решения действительно важных, серьезных задач, воспитывает эгоизм и эгоцентризм, свойственные молодежи капиталистических стран. Да и много молодых, крепких парней отвлекается от здоровых видов спорта. Так что, мы должны всеми силами бороться с этим явлением, а не проповедовать его.

— Но ведь, Вениамин Степаныч, что плохого в этом культе тела? Разве плохо быть здоровым, сильным, вести здоровый образ жизни, без табака, водки… и прочих гадостей?! — Павел чуть не ляпнул — "наркотиков", чем вверг бы несчастного старика в шок, потому как в то время в Советском Союзе не было ни наркотиков, ни наркоманов, по официальной версии. Но Павел-то лично знал в своем родном Урмане десятка три закоренелых наркоманов.

— Вот то-то и оно… — сожалеюще покачал головой ректор, глядя на Павла, как на неразумного ребенка. — Внешне любая идеология может показаться привлекательной и правильной. Но какое она несет в себе идейное ядро?..

Павлу показалось, что добряк Вениамин Степаныч вдруг окружил себя непроницаемой броней, и все аргументы будут отскакивать от нее, как тот сакраментальный горох от проклятой стенки.

— Вениамин Степаныч, — тихо вымолвил Павел, опуская голову, — я бы с удовольствием занялся легальным видом спорта, но у меня не все ладно со здоровьем… Не могу я заниматься тяжелой атлетикой! — уже с отчаянием воскликнул он. — Вот укреплю немножко здоровье атлетической гимнастикой, тогда посмотрю…

— Так кто же тебе разрешил заниматься, если ты болен?!

— Я не болен! Но если не буду заниматься, то непременно заболею…

— Не пойму я тебя что-то… Так жить — ты болен, спортом заниматься — не болен? Крутишь ты что-то…

Павел чуть не взвыл от отчаяния, и особенно от неприязненной усмешки, вдруг вылезшей на лицо ректора. Господи, не распространяться же перед ним битых два часа о принципах лечения некоторых заболеваний дозированной физической нагрузкой! Он просто не поймет. В его время с простым насморком укладывали в постель на неделю. Скажи ему, что в Штатах через месяц после операции на сердце, больные уже бегают, не поверит, да еще обвинит в низкопоклонстве…

Но ректор вдруг потянулся к телефону, подумав секунду, набрал номер:

— Кафедра спорта? Ректор беспокоит… Позовите к телефону тренера по тяжелой атлетике, — минуту он сидел неподвижно, рассеянно глядя куда-то поверх головы Павла, наконец, встрепенулся: — Добрый вечер, ректор вас беспокоит… Что там у вас с Павлом э-э… Что, нажаловался? А куда прикажете ему бежать, в суд что ли? Главная инстанция для студента — ректор! Давайте по порядку… — ректор долго слушал, кивал головой, наконец, сказал в трубку: — Только и всего?.. Понятно…

Положив трубку, он улыбнулся:

— Я думал проблема, а тут всего-то и нужно — справку от врача… Возьмите справку, и занимайтесь на здоровье.

— Культуризмом? — саркастически переспросил Павел.

— Атлетизмом, если вам угодно, — улыбнулся ректор, неизвестно почему перейдя на "вы".

Выходя из кабинета, Павел думал: круг замкнулся, просто и эффективно, возьми бумажку у врача и приходи. Но загвоздка-то в том, что бумажку никто не даст…

Так и оказался Павел в культуристической "качалке", принадлежащей двум братьям, Алексею и Николаю. С этого момента жизнь его безнадежно раздвоилась. И прозанимался там больше двадцати лет, пока не грянула перестройка.

Первый курс был для Павла самым сложным. Он оказался как-то в стороне от жизни группы. Сначала его хотели назначить старостой группы, но он наотрез отказался. Пять дней в неделю, лекции, практики, самоподготовка и ежедневные тренировки в "качалке". Бесконечные приседания со штангой на плечах, работа на тренажере для жима лежа ногами. Только в субботу и воскресенье Павел давал себе передышку. После занятий в субботу садился на электричку и ехал в Урман, к родителям. Отсыпался, и отъедался, полеживая на диване с книгой, в основном с научной. В понедельник вновь начинался недельный круг.

Разве что, Павлу запомнилась первая сессия. Первым экзаменом шла "зоология беспозвоночных", и принимал ее почему-то старый знакомый еще по вступительным — Гонтарь. Он вообще был на все руки. Это потом уже Павел узнал, что он был одним из первых докторов наук по экологии. Взяв билет, Павел демонстративно уселся за первый стол, быстренько, конспективно набросал на листе бумаги ответы на вопросы. И от нечего делать стал прислушиваться, как отвечал на билет Эдик Фигнеров. Павел как-то попытался определить, откуда может происходить такая фамилия, и не нашел ничего лучше, как предположить, что она переделана из какой-то еврейской. Павел не был антисемитом, и не очень верил, что имеются какие-то тайные распоряжения об ограниченном приеме в вузы евреев. Но, слушая ответ Эдика, он тут же уверился, что Эдик точно не еврей. Он так путался и мямлил, что будь Павел на месте преподавателя, давно бы поставил "неуд", и выгнал вон. Но Гонтарь, не поднимая взгляда от экзаменационной карточки, тихо сказал: